После сухого лета осень – не золотая, а бронзовая и медная.
читать дальшеРазотрёшь в руках лист – и пальцы все в зелёной окиси, и
пахнут чем-то кисловатым, металлическим, нежно-суровым.
Москва в эту пору непозволительно хороша.
Тени, свет, сон, синь, прохлада.
Церковь Космы и Дамиана, 1793г
Утренняя Покровка или Маросейка – как декорация, повернувшаяся
после антракта другим боком. Девятнадцатый век, обычно невидимый из-за дождей,
сумерек или летнего марева, теперь вдруг весь, как на ладони - старенький, чистенький,
домашний, в чепчике. Маскароны сонно жмурятся на свет, бронзовые ручки сияют на дверях.
И щуплые нимфы топчутся по портику, мешая голубям, а вокруг –
солнце, тени, зелень, медные кленовые кудри. И воздух тёплый, но со льдинкой у донышка.
Колпачный, слева - дом врача-окулиста К.В. Снегирева, 1912г
А в каком-нибудь Окопаченном переулке – раз – и вдруг откуда-то прорастут палаты
семнадцатого века, вроде бы, новенькие, но уже рассевшиеся, кривые и с червоточиной
– грибники знают, такое бывает сплошь и рядом. На воротах – бумажка:
«Охраняется взв. стр.» И ты идёшь мимо бочком-бочком, чтобы, не дай, бог,
не нарваться на этот невидимый взв. стр., с секирами там или с бердышами –
с чем, бишь, они охраняют свои объекты?
А впереди - другие ворота, и на них – другая бумажка: «Хр. Св. Благовер. Кн. Владимира!!!
Парковка запрещена!»
Впритык к воротам стоит автомобильчик и прикидывается убогим странником, не умеющим читать....
...Я вот, к примеру, когда гуляю по Москве, всё пытаюсь отрастить в душе внутреннего Рахматуллина.
Но он хитрый и никак не отращивается. А вместо него откуда-то всё время вылезает дядя Гиляй,
хлопает по плечу и говорит, смеясь глазами:
«Слышь, пойдём, тут такой трактирчик за углом – закачаешься!* "
Наш человек!