[olsan]

"Шиповник каждую весну
пытается припомнить точно
свой прежний вид:
свою окраску, кривизну
изогнутых ветвей – и то, что
их там кривит.
В ограде сада поутру,
в чугунных обнаружив прутьях
источник зла,
он суетится на ветру,
он утверждает, что не будь их,
проник бы за.



Он корни запустил в свои
же листья, адово исчадье,
храм на крови.
Не воскрешение, но и
не непорочное зачатье,
не плод любви.

Стремясь предохранить мундир,
вернее – будущую зелень,
бутоны, тень,
он как бы проверяет мир;
но самый мир недостоверен
в столь хмурый день.

Безлиственный, сухой, нагой,
он мечется в ограде, тыча
иглой в металл
копья чугунного - другой
апрель не дал ему добычи
и март не дал.

И все ж умение куста
свой прах преобразить в горнило,
загнать в нутро
способно разомкнуть уста
любые. Отыскать чернила.
И взять перо".

И.Бродский

В метафизике сада важнейшую роль играет флора,
которая у Бродского представлена широко и разнообразно,
но при этом образам растений в творчестве поэта
исследователями пока еще не уделялось достаточно внимания.

Растительные вкусы поэта разнообразны,
но очевидна его приверженность к кустам.
Потому сквозным образом его поэзии является куст
без листьев (или лоза): с «цепкими нагими ветвями»
(«Песня пустой веранды», 1968), «безлиственный, сухой, нагой»
( «С февраля по апрель», 1969-70), «жесткая, мертвая проволока
виноградной/ лозы мелко вздрагивает от собственного напряженья»
(«Сан-Пьетро», 1977), «сухой /с.45/ мандраж голых прутьев»
(«Келломяки», 1982), «бугенвиллей вензеля»
(«Иския в октябре»,1993). Голый, засохший куст символизирует
трагедию творческого молчания, но за внешней опустошенностью,
отчужденностью от мира скрывается внутреннее напряжение, дрожь.

Кусты символизируют стихийность, нескованность природы,
ее порывистость, безудержность, неистовость.
Эта черта видения природы роднит Бродского, прежде всего,
с Б.Пастернаком и М.Цветаевой.